prosvetj | Если бы не было этого Булгакова...

Это в восемнадцать лет тело держит любую нагрузку, какой его ни нахлобучь. И, уж конечно, в восемнадцать лет никто не придаёт значения тому, как там реагируют на нагрузки движок или, к примеру, печень. Всё кажется сущей ерундой, ещё чуть-чуть - и взлетишь, прямо вот вывинтишься из восьмиполоски - и с реактивной скоростью под купол бассейна, куда там ракете класса "земля-воздух", тьфу, слабачка она против выхода в небо на двухсотом метре гонки "бабочек", то есть тех, кто ломает воду баттерфляем. Стоишь себе у медички после душа, подрагиваешь нутряной молодеческой радостью, проплыл отлично, тренер рад, вон, скалит верхние золотые зубы и похохатывает.
- Ганс, - тревожно заглядывает тебе в глаза пожилая врачиха команды, Татьяна Валерьевна, которая ещё в детстве словила кличку Каботаж и давно уже не неё отзывается, не обижаясь, - так ведь нельзя, мальчик мой дорогой. Конечно, ты слушаешь Евгеньича, конечно, Евгеньич тебе сейчас задерёт нагрузки по самое не хочу, но я тебя опять - слышишь?! - опять предупреждаю, что сердце даже у тебя не железное. Ты работаешь на грани, ты его посадишь. Вот будет тебе лет тридцать пять - ты меня вспомнишь и станешь плакать, что не слушался. Станешь, попомни моё слово!
- Угу, - радостно лыбишься ты в заботливое Каботажное лицо и, как это бывает в успешной спортивной юности, пропускаешь её слова мимо ушей, думая, что надо позвонить Ленке, что сегодня свободный вечер, что сто лет её не видел (неделю, что ли), что родаки упылили на дачу, к своим патиссонам и коптильне, что в кои-то веки хата свободна, что завтра с утра никуда не надо и что ты приготовишь ей кофе, как она любит. Да-да, ты научился варить кофе сам, хоть и залил к чертям собачьим мамин итальянский кулинарный справочник. Как там называется тот кофе? Блин, забыл. Плиссе? Клиссе?
- Ганс! - зовёт тебя Каботаж, - Ты вообще меня слышишь?
- Слышу, Татьян Валерьевна, ага, - говоришь ты и возвращаешься в узкую комнатушку врача.
- И что я тебе говорила? - строжится Каботаж.
- О, точно - гляссе! - радостно вспоминаешь ты название любимого Ленкиного кофе, - Мороженое надо купить!
- Охо-хо, дети-дети, - качает головой Каботаж, машет на тебя рукой и ты выскакиваешь из кабинета, ужасно довольный собой и результатом.

На улице почти май, ошалевшие воробьи сидят рядком около лужи и вопят жизнерадостно, уставив бусинки глаз куда-то далеко-далеко в небо. Ты останавливаешься завязать шнурки на кроссовках, по жилам яростными толчками несётся твоя абсолютно здоровая и фантастически сильная кровь, мир бесконечен, ты - бессмертен, впереди успехи, победы, огромная жизнь и никаких трудностей.
- Ганс! - догоняет тебя тренер.
- Аюшки? - отвечаешь ты, выпрямляясь.
- Может, сегодня вечерочком ещё поработаем? - и Евгеньич одаривает тебя отеческой гордой улыбкой.
- Евгеньич, слушай, - разводишь руками ты, - Я Ленку давно не видел, ты ж обещал, что на сегодня-завтра всё, дай отдохнуть, а?
- Эх, молодо-зелено! - хохочет Евгеньич, - А я тебе кругом потакаю, мля! Нет бы силу твою поберечь, а я тебя вон к бабе своими же руками отпускаю. Не могу тебе приказывать, ну вот никак не могу, старею, мягчаю сердцем, мля! Иди уже, гусар, епть, чо сделаешь...
Ты получаешь от Евгеньича дружеский тычок в плечо и, подпрыгивая, ссыпаешься вниз по ступенькам.
- Завтра на вечернюю как штык! - кричит Евгеньич вслед, ты машешь ему сумкой с надписью "Пума" и прыгаешь в машину. Да-да, впереди вечность, ты всё успеешь, делов-то!

...В тридцать четыре тело не держит тех нагрузок, которые были в восемнадцать. Тебе столько же, сколько тогда, давным-давно, было Евгеньичу. И он казался тебе пожилым дядькой, прям как ты сейчас Гришке Кушакову, нынешней надежде сборной, девятнадцатилетнему атлету с литыми мышцами. Хороший спортсмен, если уж положа руку на сердце. Потенциал огромный у парня, ещё бы не балбесничал и по девкам не бегал... "Что это, Ганс?! - говоришь ты сам себе, - Чего ты ноешь, как подагрик? Вот вправду, будто Каботаж стал, всё не так, все не те, ах ты боже мой, как спину-то ломит, чёрт! Последний сезон отплаваю - и всё, и только бизнес, только тренерская, никаких таких нагрузок, ну в самом деле, ну не пацан уже давно. Колени ещё, мать их за ногу...".
- Серёжа? - осторожно говорит мама в мобильник, - Сынок, ты не мог бы сегодня заехать к нам, а?
- Что, мам? - спрашиваешь ты, на ходу привычным движением закидывая старую любимую "Пуму" на плечо.
- Да папа что-то расклеился совсем, Серёж. А меня не слушает и врача вызывать не хочет, ты бы с ним поговорил, мой хороший? - пытаясь скрыть тревогу, щебечет мама.
- Буду в пять, ма, - нахмурясь, отвечаешь ты и нажимаешь отбой.

Пока ты ждёшь жену, которая "через три минутки" должна выйти из салона, голос Макса Суханова читает тебе "Мастера и Маргариту". Ты удобней устраиваешь голову на подголовнике кресла, вытягиваешь ноги - и погружаешься в тот мир, который раньше был тебе абсолютно недоступен. Книжку так и не осилил, не смог, а вот аудиокнига - милое дело. Сам Суханов и подарил, когда новый ресторан открывал. Тебя зовут на такие мероприятия, зовут, ты уже в тираже как спортсмен, но ты ещё молод и у тебя другой потенциал, новый, взрослый: на тебя делают ставку, как на бизнесмена. Смешно, какой из тебя бизнесмен? Так, спекулянт, как это раньше называлось. Купи, продай, потряси мордой перед нужными людьми... Хоть связей накопил да деньги правильно вложил, хватило мозгов, слава богу. Ну и Евгеньич помог, не без этого. Забурел Евгеньич, забурел, зубы себе нормальные вставил, умные слова выучил. Как там? "Давайте вести конструктивный разговор", ха! В первый раз услышал - чуть со стула не свалился. Ну Евгеньич, ну кадр! Так, не отвлекайся, Ганс. С кровавым подбоем... Тревожные жёлтые цветы... Умеют же головастики слова навертеть, аж сердце тянет, до чего здорово... Через час появляется жена, ты поворачиваешь к ней отстранённое лицо - и будто не узнаёшь её.
- Серёж, что с тобой? - спрашивает она удивленно.
- Да слушаю вот "Мастера и Маргариту", Свет, - отвечаешь ты, - Садись. Три минутки кончились, да? Недолгие они у тебя нынче.
Вечером, засыпая, ты вспоминаешь и тревожные цветы, и мягкий кровавый подбой цепляет тебя по щеке, и кот, обняв примус, на цыпочках проходит мимо, мимо, мимо... Ты спишь. Не спит только сердце, проталкивающее твою густую кровь - "тук-тууук, тук-туууук".

- Как же так? - спросит Евгеньич, первым приехав в бассейн, ещё раньше скорой - случайно был рядом, добрался без пробок.
- Как-как, - холодно скажет врач, - Через хуяк, как. Я предупреждал - Сергею нельзя было давать таких нагрузок, для спорта он дедушка. Предупреждал! Но кто когда нас слушал в вашей долбаной федерации?! Это под старость вы несётесь к нам пулей - то колено им вставь титановое, то шунтируй их прям в раздевалке, терминаторы хреновы!
- Результат? - резиновыми губами потребует Евгеньич.
- Отличный. Две тридцать одна, - ответит Евгеньичу Гриша Кушаков, алебастровый от ужаса.
- Идите вы к едрене фене! - психанёт врач сборной, взяв верхнюю "си". - К едрене, мать вашу, фене, ясно?! Результат ему! Вот тебе результат - остановка сердца, это единственный на сегодня результат! Окончательный, мля! Финишный!

Ганса вынесут санитары, уже накрытого простынёй. Осторожно спустят по ступенькам, по которым он двадцать семь лет скакал сам, на своих двоих.
- Где его машина? - спросит Евгеньич. Ему покажут и отдадут ключи, он останется ждать жену Ганса и его родителей ("мать твою, мать твою, ну почему именно я должен им об этом сказать?!"). Евгеньич откроет машину, сядет на водительское сиденье, бездумно включит диск.
- Он не заслужил света, он заслужил покой, - грустным голосом отзовутся динамики. Евгеньич вздрогнет, вытащит диск и прочитает - "Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита".

Евгеньич обнимет руками руль, положит на него голову и тихо пробормочет сквозь слёзы, которые часто закапают на его светлые брюки - "Ёб твою мать, если бы не было этого Булгакова!...".

Хотя, конечно, Евгеньич прекрасно понимает, что Булгаков здесь совершенно ни при чём.