Симферополь-Ялта-Кацивели.

Сгрузившись на Симферопольскую землю в виде асфальтированного перрона, мы с сёстром оказались в забавном круговороте вещей и людей. Всё, что могло вопить - вопило, что могло бегать - бегало стремглав, что могло продавать - продавало, что могло покупать - торговалось, блажило и размахивало гривнами, похожими на евро и на фантики одновременно. Сёстр сложил лицо в решительную куриную жопку и стал узнавать насчёт "как доехать". Автобус и маршрутку мы отмели с негодованием: жара, тяжело, долго.
- Вам куда? - спросил меня один из таксистов, - Кацивели? Легко! 350 гривен.
- Щаз! - обалдела я, совершенно не понимая, как перевести эту странную сумму в рубли. Таксист уважительно посмотрел на меня и сказал, мол, ну тогда триста.
- Три ха-ха! - сказала я, и тут из вокзальной толпы вынырнул сёстр.
- Пойдём, - сказал сёстр, - там вон стоит микроавтобус, с носа по сто гривен - и мы в Кацивели.
Выяснилось, что в рублях это тысяча на двоих, а ехать два с небольшим часа, я удивлённо сказала "Так это ж даром!" и помчалась за сёстром.
- Это в Москве было бы даром, а тут это деньги! - сообщил сёстр, умудрившийся за пять минут разобраться в гривнах, ценах, рыночной стоимости бензина и экономике южного берега Крыма вообще. Сели в микрик. Водителя звали Энвер. Такой блондин с голубыми глазами, и такое странное имя. "Татарин, наверное", - подумала начитанная я. В финале поездки Энвер, который дал нам визитку, чтобы мы воспользовались его услугами и при отъезде, сказал, что да, он татарин, сейчас в Крыму татар - как грязи, но он как раз из "хороших татар". И заулыбался.

"Хороший татарин" лихо вёл микрик по жутким серпантинным дорогам, даже не притормаживая на диких поворотах. Зато я отбила ногой всё впередистоящее сидение, кто ещё притормозит, как ни я, сидящая на самом дальнем от водителя месте, да ведь? Реально страшно ездить в Крыму, это нужно быть очень умелым водителем, если что. Когда права ещё нельзя было купить, крымские водители ценились по всему Союзу, они и сейчас мастера высшей пробы, я знаю, я ездила! Какое-то время я елозила на сиденье, боялась дороги, хотела спать, писать и есть, но тут я совершенно случайно бросила взгляд в окно и... И пропала. Пропадом. Горы. И море. Море. И горы. И солнце. И зелень-зелень-зелень. И море. И горы. И море. И горы. И такая красота, что не умею я её словами выразить. Будто огромный-огромный мир, красивый, словно нарисованный, подошел к тебе близко-близко, заглянул в глаза и протянул на раскрытой ладошке всё самое дивное, что есть у него в запасе. А воздух! Этот воздух можно на хлеб намазывать, честно. Кардиология лечится, бронхи там всякие, артриты и вообще всё на свете. И я верю, что всё это лечится именно в Крыму. Нет такого воздуха в Турции. В Греции. На Кипре. В Тунисе. В Таиланде. В Египте. В Эмиратах. Сервис высочайший там есть. Моря-океаны тоже. А воздуха - нет. Такой уникальный воздух есть только в Крыму. Отвечаю. Да, русские почти не едут нынче в Крым. Да, во всё южное побережье Крыма надо вкладывать огромные деньги, чтобы он мог конкурировать с прочими туристическими центрами мира. Да, нищета. Да, аборигены могут заработать только "в сезон", а всю весну, осень и зиму живут на "сезонные" доходы. Да, сервиса в Крыму вам не найти, так что нет смысла покупать место в дорогом отеле. За воротами отеля вас ждут грязь, срач и пылища, а в отеле - всё тот же забавный сервис по-советски, хотя Союза давно уже нет, но люди-то - вот они, всё те же, что и в 80-х... Да, за Крым реально обидно. Но всё это не отменяет воздуха. Чистого. Сытного. Голубого. Дивного. Острого. Сумасшедшего. Именно в Кацивели я отчётливо поняла, что счастлива. Не потому что, а не глядя ни на что, счастлива и всё тут. Да, номер как в пионерском лагере. Да, стены картонные. Да, еда столовская, забавная до не могу. И видели бы вы, как мой вредный сёстр лопал ту еду! Макароны, за которые в Москве она не моргнув глазом искалечила бы официанта, улетали у неё в Кацивели стремительным домкратом. Раз! - и ребёнок победил на конкурсе чистых тарелок. Два! - и жуткий чай неопределённого цвета выпит одним глотком, тебе протягивется пустая кружка и произносится требовательное "Налей ещё!".

...А море... Море. Это такое счастье, такое огромное и фантастическое счастье, что пошли бы к чёртовой матери все Египты мира, честное слово. Галечный пляж. Толстые суровые чайки. На горизонте море смыкается с небом, но границы этой смычки почти не видно, просто одна синева мягко перетекает в другую, будто акварель, будто в мультфильме, будто не на самом деле. Это завораживает. Все 12 дней я ходила, словно крыса за дудочкой, за этим воздухом, к этому морю... Красной краской на волнорезе "С бун не прыгать! Опасно для жизни!". И каждые пять минут бултых в воду с этих самых бун, и старые, и малые, и немощные. Украина, говорите? Там на украинском разговаривает только телевизор. Отдельная прелесть услышать из уст Клуни "Шоб я так жыв", а из уст Хопкинса - "Ласково просимо!".

Хотя нет. В первый же день на пляже подошла ко мне девочка лет двух на крепких розовых ножках, доверчиво сообщила, что она "с Киева", протянула мне кулачок, разжала пальцы и я увидела гладкий красный камушек. "Дывись, якой велыкий!" - улыбнулось мне розовоногое существо, и я испытала острейший приступ счастья. Полного и абсолютного, как в детстве.

Пирожки.

Специально для scottishkot.

Я привезла из Крыма лишних два килограмма. Я и без этих двух килограммов вполне себе дама сорок четвёртого размера, что при моём мелком росте выглядит весьма пухло, но таки да, плюс два килограмма, увы мне, Жене Александровне. Рассказываю, почему сей прискорбный набор веса случился со мной. Сегодня я уже писала про уникальный Крымский воздух, от которого хотелось лопать всё, вплоть до морской гальки включительно. Но вовсе не столовская еда способствовала моему набору веса, вовсе нет. В первый же вечер на пляже, ровно в половине пятого вечера, по ступенькам к морю спустилась крупная улыбчивая дама в ярко-оранжевом сарафане, и, подобно иерихонской трубе, взвыла "Пирожки-и-и! С картошкою, капустою, вишнями, черешнями, абрикосами, колбаска в тесте!". Поскольку все 12 дней утром и вечером дама выкрикивала именно эту фразу, я её выучила наизусть. Но интонабельно передать не могу - это надо слышать. Я - женщина подозрительная, мне в детстве всю задницу отбили за любовь к сахарным петушкам на палочке, меня фаст-фудовкой не заманить. Но тут... Нет, в первый день мы с сёстром и ухом не повели на те вопли о пирожках, подумаешь, пирожки! Не беспокойтесь, сиживали за столом, не надо нам ваших пирожков, геть!

Но на второй день сёстр, выпав из сна, сообщил: "Женя! Я хочу есть. Всмысле, не просто есть, а есть всё время и очень много!". Росту сёстр чуть выше моего, размер у неё детский, сороковой, через неё читать можно, если что, ни единой лишней жиринки, прям на зависть пухлой мне. Так вот - я до сих пор не могу понять, как она умудрялась лопать всё подряд, как мини-экскаватор, но таки да, сёстр метелил всё, что давали. И не поправился, потому что моложе меня на десять лет и имеет здоровый растущий организм. И сёстр, кстати, тоже весь из себя великосветский и на любой пирожок "с рук" никогда не обратит внимания. Но тут!

- Это не пирожки, это фантастика какая-то, - произнес сгоревший до ярко-красного блеска пляжный дяденька справа.
- Всего пять гривен, а такой здоровый, надо же. Вкусно-о! - томно сообщила в пространство тётенька с чрезвычайно удодским маникюром слева.
- Кать! Мне четыре: с вишнями, картошкою и два с колбаской в тесте! - напутствовал жену дивный пузан с феерической килограммовой цепью на волосатой груди.

Николай Михайлович, дед двух дивных пацанов (одного из которых ваша покорная слуга таки научила плавать на спине, ему семь лет, вполне взрослый юноша), сурово посмотрел на пирожки и засомневался. Он - доктор наук, профессор, работает в Днепропетровске заместителем директора какого-то института ядерной физики, если я ничего не путаю. Он умён, спортивен, хотя даже мне понятно, что его жена Наташа строит Николая Михайловича просто на счёт "раз-два". Да и всем это понятно, кроме самого 65-тилетнего Николая Михайловича, свято убеждённого, что это он командует, а не им. Умница его жена, умница сто тыщ раз! Однако, я отвлеклась. Пирожки. Да.

- Хочу, кажется, - задумчиво сказал сёстр.
- Ань, - говорю, - ты с ума сошла? Фиг знает кто готовил, бог знает в каких условиях...
- Да вы что? - оскорблённо спросил дядька из-под синего зонтика с облаками, - У неё всё стерильно! Десять лет сюда езжу, десять лет ем её пирожки, ничего вкуснее не пробовал! Её пирожки - местная достопримечательность, покруче Ялтинской набережной!
- Да? - с сомнением сказала я.
- Дай десять гривен! - потребовал сёстр, - Давай попробуем!

Это были не пирожки, граждане. Это была песня. Поэма. Ода. Опера. Любовная лирика. Пирожок с чёрной черешней ценою в 25 российских рублей исчезал в организме мгновенно, как кролик в шляпе. Тонкая-тонкая корочка из теста, а внутри - сладкая-сладкая черешня, огромная и сочная. Представляю, как смотрелась эта дивная картинка со стороны: почти весь пляж, отбросив книжки, кроссоворды, мобильники и усадив детей попами в надувные маленькие бассейны, сосредоточенно откусывал верхушку пирожка, выданного оранжевой дамой - и весь мир тихо ждал. Потому что время останавливалось, пространство делало испуганный книксен, а измерения бледнели лицом. Ведь целый пляж ел свои пирожки. В безмолвии.

Одному морю пирожки были до всех дел. Оно суетилось, шумело и швыряло прозрачных медуз. Туда-сюда. Туда-сюда. А пляж медитативно поглощал пирожки, погрузившись в созерцательность.

Два лишних килограмма, да-да-да. Пойду чего-нибудь слопаю.