prosvetj

"О-о, непременно надо увидеть улицу Красных Фонарей! И кофешопы, сходи в кофешопы, в разные! Начни со спейскейков, о-о! И грибы попробуй, но тут нужен спец, в одно лицо нельзя, не вздумай! Что? Какие ещё, блин, мельницы тебе? Какой там домик Петра?! Где он ваще? В Заандаме? Дура, там такая глушь, чего тебе туда переться?!"

Это всё ерунда. Хотя нет, не ерунда, просто чего кому в Голландии захочется - то он там и отыщет, это вне всяких сомнений. Кто-то поедет в Гаагу, кто-то зависнет в кофешопе, кто-то пойдет смотреть на алмазы Де Бирса, каждому свой леденец на палочке, каждому свой... Я не послушала советов бывалых друзей, у меня своя Голландия, у меня свой Амстердам. Тот, в котором улица Красных фонарей вовсе не гнездо порока и разврата. Вон, видите ту стеклянную дверь? Там негритянка в белом купальнике предлагает себя охочим до её форм мужчинам. Купальник подсвечен яркими фонариками в полу, на улице вечер и не знаю, как там мужчины, а я, обернувшись, вздрагиваю и бегу, прежде чем понимаю, что это не просто висящие в воздухе трусы и две полосочки лифчика. И над ними вовсе не висит на веревочке вставная челюсть, зубы которой отливают дискотечной бликующей синевой, нет-нет, это ж негритянка! Её в темноте не видно, только этот глупый белый купальник и эти крупные африканские зубы, ужас, надо сказать, ужас! Я добегаю до ближайшего кафе, падаю на плетёный стул и заказываю "Гролш" в большой литровой кружке. Уф! Ну она меня и напугала! Хотя испуг уже прошёл, мне уже смешно.

Утром жрицы любви, казавшиеся такими таинственными и прекрасными в своих узких кабинках, уходят, позевывая, с работы. Смыта косметика, волосы забраны в хвостики, натянуты джинсы и майки-распашонки, - как есть чинные фермерские жёны, приехавшие в Амстердам с мужьями на ярмарку сыров. Они разъезжаются по домам на своих чертовых велосипедах, которых перестаёшь бояться только через месяц, не раньше. Житель Амстердама рассекает на велике так, будто с ним и родился, он любит предельный миллиметраж и ты вздрагиваешь, когда за твоим плечом в сотый раз за день звенит велосипедный звонок, требуя немедленно уступить дорогу и прекратить ходить, раззявив рот.
- Зарраза! - рычишь ты по-русски.
- Привыкните, - улыбается тебе встречная девушка, ведущая на поводках пятерых забавных собачек-малюток, - Потом даже замечать перестанете, вот увидите.
- Пока не могу, - улыбаешься ты в ответ, - Ужас как страшно.
- Вы давно здесь? - спрашивает девушка. Ей явно просто хочется поболтать на родном языке. Разве откажешь? Её зовут Мила, она из Евпатории, живёт тут уже пять лет, работает, замужем, ты потом будешь часто её встречать, она выгуливает своих смешных собачат как раз в то время, когда ты идёшь на работу. И имя ей очень подходит, она и вправду милая. И её собачата на неё ужасно похожи - любопытны, глазки-пуговки, боязливы и мерзлявы. О, как ты их поймешь зимой, когда напяленные на тебя майка, футболка, две кофты, свитер и куртка совершенно не будут тебя греть! Ты сибирячка, ты привыкла к сухому морозу, а эти чертовы каналы нагнетают такую влажность, что в твоем теле промерзают все косточки, все до единой!

Правда, блошиный рынок каждый день к твоим услугам, за пару монет можно купить ещё один свитер крупной морской вязки, сходить в гости к Крису, который живёт на барже, это его дом - и он подошьёт тебе рукава, поцокает, что ты переплатила за такое-то барахло, что он мог бы связать лучше... Ему за пятьдесят, ты воспринимаешь его глубоким стариком, это только лет пять спустя ты вспомнишь его голубые глаза с бесенятами и поймешь, что он же был просто парень, даже не дяденька - балбес обычного пошиба для Амстердама. Да, с небольшим состоянием, позволяющим ему не работать и платить налоги за баржу, и содержать её в порядке, и выкуривать два своих вечерних джойнта под свежее пиво, и нескончаемо рассказывать тебе разные истории...

Художник Марис, работающий в Латвии редактором какого-то журнала, связанного с искусством, каждое лето торчит в Амстердаме, тут у него заработки. Ему под тридцать, он легко отпускает в трехмесячный отпуск своих коллег - и валит в Амстердам, как наскипидаренный. Его уже не изменить, он так поступает с шестнадцати лет - и не видит причин меняться. Он рисует, ты сидишь рядом, болтаешь ногами и жалуешься, что тут трудно работать, что местный менталитет совсем иной, что в пять секунд шестого оператор делает морду чайником и требует сверхурочных, хотя всего-то осталось пятнадцать минут, и работа была бы сделана.
- Представляешь? - говоришь ты рисующему старуху-американку Марису. Старуха доброжелательно вслушивается в незнакомую речь, а Марис, растягивая русские слова на классический прибалтийский манер, спокойно отвечает "Женя-я-я, тут не на-а-адо рабо-о-отать. Тут на-а-адо радоваться жизни-и-и".
- Ну ты ж ведь вот, работаешь? - удивляешься ты.
- Я так отдыха-а-аю, - объясняет Марис, опускает пастельный карандаш, критически смотрит на американскую старуху и решает сделать её чуть моложе, чем она есть в оригинале. Старуха, увидев результат, довольно отсчитывает Марису деньги, тот встряхивает соломенными длинными волосами, в которые вплетены медные звенящие фенечки-колокольчики - и ведет тебя в "Посид-д-дим в кафе, ладно-о?".
- Марис, там, дома, у тебя работа, чего тебе здесь? - спрашиваешь ты.
- Тут я очень неплохо за-а-арабатываю, Женя-я, - отвечает он, затягивается сладковатым дымом очередного джойнта, жмурится, откидывается на стул в тихом неприметном кофешопе - в том, который не для туристов, для своих. И добавляет "Этот город надо любить, как ника-а-акой другой. Он о-о-очень хороший. Ты просто пока не понимаешь".

...Я не знаю, где ты сейчас, Марис, но знай - я теперь понимаю. Мне не нужен тур в Амстердам на две дежурных недели, зачем? Я знаю город. Мне хочется иметь возможность приезжать туда раз в году, на месяц, одной - и просто бродить, просто мотаться по Нидерландским городкам, просто дышать, лопая свежайшую, нынешним утром выловленную и засоленную селёдку, просто думать. И одновременно ни о чем не думать. Ты был прав насчет Амстердама, Марис. Да и вообще насчет Голландии. Раз приняв, она прочно занимает нишу в твоей душе - и уже никуда от тебя не уйдёт. Никогда, пока ты жива. А уж осенью, чёрт, как же туда хочется осенью...