Календарь.
Apr. 30th, 2009 11:05 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
prosvetjУ календаря свои заботы, он знай себе отсчитывает дни. Граждане планируют отпуск и развод, дочку-страшеклассницу в школу, маму на дачу, свёкру лекарств по рецепту, да потолок бы побелить, да обои уже пообтрепались, да надо подстричься, а ещё бы культуры какой хапнуть, сто лет в театре не были - суета сует, гонка по украшенному разными событиями одному и тому же кругу. Из года в год. Изо дня в день. А календарю что - он отсчитывает дни. День, в который она решила, что так дальше жить нельзя. День, в который он хотел сказать ей, что не просто не любит, а уже и с трудом терпит её совместное проживание рядом с ним. В конце концов, он не эксгибиционист, ему не нравится демонстрировать чужому человеку свою голую, неприкрытую, повседневную жизнь. Ну вот, те дни давно уже канули в Лету, затерев временем мысленно обведённые красным кружочки вокруг этих дат, а они всё рядом.
- Спокойной ночи.
- Спи, завтра рано вставать.
Календарь равнодушен. Ну, выкинут его в конце года, подумаешь. Он бумажный, а бумага, как известно, стерпит всё, терпеливей её на свете мало кого есть. Только тогда, когда свёрнутый в трубку старый календарь повезут в мусорном контейнере на помойку, он, сужорожно заблокировав доступ гнилостного воздуха к каждой своей бумажной клеточке, вспомнит весь год, прожитый им в качестве свидетеля в этой семье. Вспомнит, улыбнётся - и умрёт. И никто даже и не подумает, что на помойку привезут труп календаря. Впрочем, кто вообще будет думать о бумажном календаре в этом ключе? Грузчик Вася? Я вас умоляю.
А вспомнит календарь перед своей бумажной смертью второе января, когда из холодильника достали здоровую бадью мясного заливного, уселись с ним на диван и ложками, по очереди, выгребали дрожащее желе с мясными лакомыми вкраплениями, не озаботясь тарелками, салфетками и прочим надоевшим за новогоднюю ночь. В телевизоре Гурченко пела про корнета, решившего жениться и взять в приданое мильон, семья уминала заливное, в углу бархатно переливалась ёлка (старинные гирлянды выпуска годов семидесятых всё же дают совершенно иной цвет и свет, нежели эти вот новые, модные, дорогие, лишённые индивидуальности). Кот возлежал на спинке кресла и щурился на подрагивающие от балконного неуловимого сквозняка игрушки и серебристый дождик. И была такая внутрисемейная насыщенная звуками тишина, что календарь аж пару секунд переливался датами от полноты начинающейся жизни. Его жизни, очень короткой, длиною в год.
В феврале их дочка сломала ногу. Гипс. Ура, не надо ходить в школу! Чтение через её плечо Майн Рида и Джека Лондона плодотворно сказалось на календаре, он даже хотел сорваться со стены и улететь где-нибудь по апрелю, но гены взяли своё, чувство долга у календарей ого-го какое - и он остался, хоть в апреле и шарахнула гроза, а они забыли закрыть балкон. Вроде, лети себе, кто тебя держит? Ан нет, остался. Жалко их. Дат не замечают, планов не придерживаются, совсем бы без него загнулись. Остался, да.
В июне отец семейства отправил семейство на десять дней в Турцию, привёл любовницу, кормил её клубникой, поил шампанским, ублажал на супружеской кровати, явив невиданную прыть, удивившую календарь. Выпроводив любовницу, отец семейства встал около зеркала, глянул на себя с омерзением и сказал в пространство "Не могу больше. Ни черта не хочу. Нету сил!". И ударил по зеркалу кулаком. Кровь, осколки, мат, бинты. 16 июня.
В августе все уехали на дачу, правда, женщина вернулась уже на следующий день, деловая очень, без неё все давно бы жили за чертой бедности, она всё время об этом говорит. Календарь приготовился к тому, что она откроет свой талмуд и начнёт бесконечные созвоны, отправку факсов с домашнего аппарата, ругань, кричать слова "сроки", "пролонгация договора", "я работаю в собственный отпуск, на секундочку!" - и всё в таком духе. Но нет. Она приняла душ, позвонила в салон красоты, быстро покидала в сумку какие-то блескучие и струящиеся платья - и на пять дней покинула дом. Приехав, критически оглядела себя со всех сторон в новом зеркале, порадовалась, что удачно избежала загара, сделала привычное суровое лицо, раскрыла талмуд и начала кричать про прологнацию и отпуск, изредка прерываясь на смски "и я соскучилась", "и мне без тебя одиноко", "увидимся через два месяца", "что я тут делаю, хочу к тебе". А потом приехало семейство и жизнь покатилась по привычному руслу. С 26-го августа.
17-го сентября он хотел сказать ей, что не любит. Перед этим, 15-го, она хотела сказать ему, что больше так не может. Оба тянули. В конце сентября свёкр загремел в больницу снова, из которой уже не вышел. Похороны. Поминки. Зеркало, закрытое чёрной материей. Грустная тишина весь дождливый октябрь. В ноябре они было уже решились на серьёзный разговор друг с другом - и месяц как раз подходящий, и настроение, и состояние, и эта безысходность и безвыходность, привычной пылью покрывающая весь их семейный уклад, но тут, аккурат 18-го, дочка привела в дом парня.
Осознав, что недалёк тот день, когда дочь покинет дом, мать станут называть тёщей, а отца тестем, 19-го и 20-го они вновь рассматривали себя в зеркале. Оба отметили морщины, лишний вес, отсутствие блеска в глазах, общую осунутость.
- Последний шанс что-то поменять, - сказала она.
- Если не сейчас, то ты тряпка! - сказал он своему отражению.
12 декабря они заговорили о том, что надо покупать ёлку, пусть постоит на балконе, что с ней будет. 24-го они её купили. 25-го весь день мотались, закупая подарки. 26-го дочка сказала, что не будет справлять новый год дома. Был скандал. 27-го никто не разговаривал друг с другом. 28-го молча наряжали ёлку, в процессе разговорились, помирились, простили друг друга. 31-го она подарила ему дорогой кожаный портфель, он ей - серёжки с чёрным жемчугом, дочка получила новый ноут, визжа и дрыгая ногами висела на отце семейства, они смеялись. Вечером дочку забрал её парень, всем бы милый, кабы ещё не лез к их девочке.
Они сели, открыли шампанское и проводили старый год.
- Знаешь, я чуть с тобой не развёлся, - словно с размаху нырнув в ледяную воду, сказал он.
- Знаю, - помолчав, сказала она. - И я хотела всё прекратить, просто молчала.
- Будем молчать и дальше? - спросил он.
- У нас Ленка, - ответила она. - И баня недостроена. Мама болеет. Твоя тоже одной ногой в могиле. Думаешь, нас с этими нашими проблемами радостно встретят в новых семьях?
- Прям! - хохотнул он над чем-то своим, которое только что вспомнил.
- Ну вот, - сказала она.
- Коньяк? - подмигнул он.
- Согласна, - улыбнулась она.
Первого января они лежали, обнявшись, пили минералку с лимоном, доедали салаты и к вечеру даже открыли шампанское. Второго много смеялись, убирали квартиру, поменяли календарь на новый, а весь прошлогодний хлам он отнёс на помойку.
- Как жизнь? - окликнул его сосед, когда он бросал пакеты в мусорный контейнер.
- Отлично! - радостно ответил он и засмеялся.
- Везёт..., - завистливо сказал сосед и почапал дальше, кутая подбородок в шарф.
Календари - они суть предметы равнодушные. Перед смертью календарь решил, что во вверенной ему семье год прошёл удачно, без бед.
- Спокойной ночи.
- Спи, завтра рано вставать.
...Новый календарь начал новый отсчёт. Жизнь, в общем.
- Спокойной ночи.
- Спи, завтра рано вставать.
Календарь равнодушен. Ну, выкинут его в конце года, подумаешь. Он бумажный, а бумага, как известно, стерпит всё, терпеливей её на свете мало кого есть. Только тогда, когда свёрнутый в трубку старый календарь повезут в мусорном контейнере на помойку, он, сужорожно заблокировав доступ гнилостного воздуха к каждой своей бумажной клеточке, вспомнит весь год, прожитый им в качестве свидетеля в этой семье. Вспомнит, улыбнётся - и умрёт. И никто даже и не подумает, что на помойку привезут труп календаря. Впрочем, кто вообще будет думать о бумажном календаре в этом ключе? Грузчик Вася? Я вас умоляю.
А вспомнит календарь перед своей бумажной смертью второе января, когда из холодильника достали здоровую бадью мясного заливного, уселись с ним на диван и ложками, по очереди, выгребали дрожащее желе с мясными лакомыми вкраплениями, не озаботясь тарелками, салфетками и прочим надоевшим за новогоднюю ночь. В телевизоре Гурченко пела про корнета, решившего жениться и взять в приданое мильон, семья уминала заливное, в углу бархатно переливалась ёлка (старинные гирлянды выпуска годов семидесятых всё же дают совершенно иной цвет и свет, нежели эти вот новые, модные, дорогие, лишённые индивидуальности). Кот возлежал на спинке кресла и щурился на подрагивающие от балконного неуловимого сквозняка игрушки и серебристый дождик. И была такая внутрисемейная насыщенная звуками тишина, что календарь аж пару секунд переливался датами от полноты начинающейся жизни. Его жизни, очень короткой, длиною в год.
В феврале их дочка сломала ногу. Гипс. Ура, не надо ходить в школу! Чтение через её плечо Майн Рида и Джека Лондона плодотворно сказалось на календаре, он даже хотел сорваться со стены и улететь где-нибудь по апрелю, но гены взяли своё, чувство долга у календарей ого-го какое - и он остался, хоть в апреле и шарахнула гроза, а они забыли закрыть балкон. Вроде, лети себе, кто тебя держит? Ан нет, остался. Жалко их. Дат не замечают, планов не придерживаются, совсем бы без него загнулись. Остался, да.
В июне отец семейства отправил семейство на десять дней в Турцию, привёл любовницу, кормил её клубникой, поил шампанским, ублажал на супружеской кровати, явив невиданную прыть, удивившую календарь. Выпроводив любовницу, отец семейства встал около зеркала, глянул на себя с омерзением и сказал в пространство "Не могу больше. Ни черта не хочу. Нету сил!". И ударил по зеркалу кулаком. Кровь, осколки, мат, бинты. 16 июня.
В августе все уехали на дачу, правда, женщина вернулась уже на следующий день, деловая очень, без неё все давно бы жили за чертой бедности, она всё время об этом говорит. Календарь приготовился к тому, что она откроет свой талмуд и начнёт бесконечные созвоны, отправку факсов с домашнего аппарата, ругань, кричать слова "сроки", "пролонгация договора", "я работаю в собственный отпуск, на секундочку!" - и всё в таком духе. Но нет. Она приняла душ, позвонила в салон красоты, быстро покидала в сумку какие-то блескучие и струящиеся платья - и на пять дней покинула дом. Приехав, критически оглядела себя со всех сторон в новом зеркале, порадовалась, что удачно избежала загара, сделала привычное суровое лицо, раскрыла талмуд и начала кричать про прологнацию и отпуск, изредка прерываясь на смски "и я соскучилась", "и мне без тебя одиноко", "увидимся через два месяца", "что я тут делаю, хочу к тебе". А потом приехало семейство и жизнь покатилась по привычному руслу. С 26-го августа.
17-го сентября он хотел сказать ей, что не любит. Перед этим, 15-го, она хотела сказать ему, что больше так не может. Оба тянули. В конце сентября свёкр загремел в больницу снова, из которой уже не вышел. Похороны. Поминки. Зеркало, закрытое чёрной материей. Грустная тишина весь дождливый октябрь. В ноябре они было уже решились на серьёзный разговор друг с другом - и месяц как раз подходящий, и настроение, и состояние, и эта безысходность и безвыходность, привычной пылью покрывающая весь их семейный уклад, но тут, аккурат 18-го, дочка привела в дом парня.
Осознав, что недалёк тот день, когда дочь покинет дом, мать станут называть тёщей, а отца тестем, 19-го и 20-го они вновь рассматривали себя в зеркале. Оба отметили морщины, лишний вес, отсутствие блеска в глазах, общую осунутость.
- Последний шанс что-то поменять, - сказала она.
- Если не сейчас, то ты тряпка! - сказал он своему отражению.
12 декабря они заговорили о том, что надо покупать ёлку, пусть постоит на балконе, что с ней будет. 24-го они её купили. 25-го весь день мотались, закупая подарки. 26-го дочка сказала, что не будет справлять новый год дома. Был скандал. 27-го никто не разговаривал друг с другом. 28-го молча наряжали ёлку, в процессе разговорились, помирились, простили друг друга. 31-го она подарила ему дорогой кожаный портфель, он ей - серёжки с чёрным жемчугом, дочка получила новый ноут, визжа и дрыгая ногами висела на отце семейства, они смеялись. Вечером дочку забрал её парень, всем бы милый, кабы ещё не лез к их девочке.
Они сели, открыли шампанское и проводили старый год.
- Знаешь, я чуть с тобой не развёлся, - словно с размаху нырнув в ледяную воду, сказал он.
- Знаю, - помолчав, сказала она. - И я хотела всё прекратить, просто молчала.
- Будем молчать и дальше? - спросил он.
- У нас Ленка, - ответила она. - И баня недостроена. Мама болеет. Твоя тоже одной ногой в могиле. Думаешь, нас с этими нашими проблемами радостно встретят в новых семьях?
- Прям! - хохотнул он над чем-то своим, которое только что вспомнил.
- Ну вот, - сказала она.
- Коньяк? - подмигнул он.
- Согласна, - улыбнулась она.
Первого января они лежали, обнявшись, пили минералку с лимоном, доедали салаты и к вечеру даже открыли шампанское. Второго много смеялись, убирали квартиру, поменяли календарь на новый, а весь прошлогодний хлам он отнёс на помойку.
- Как жизнь? - окликнул его сосед, когда он бросал пакеты в мусорный контейнер.
- Отлично! - радостно ответил он и засмеялся.
- Везёт..., - завистливо сказал сосед и почапал дальше, кутая подбородок в шарф.
Календари - они суть предметы равнодушные. Перед смертью календарь решил, что во вверенной ему семье год прошёл удачно, без бед.
- Спокойной ночи.
- Спи, завтра рано вставать.
...Новый календарь начал новый отсчёт. Жизнь, в общем.
