prosvetj

В нашем доме выспаться - это был один шанс на миллион. Это как в наш район ночью припереться, никого в нём не зная, пьяным, с котлетами денег на кармане, песни орать - и уйти спокойно. Ещё пацаном был, прихожу в спортивную школу Центрального района, в боксёрский, типа, кружок, мол, запишите. А там сидит лом здоровый и ржёт: "Кружок - это когда кройка и шитьё, а у нас секция!". Зубы сжал, но не ушёл - "Запишите".
- А ты откуда? - спрашивает.
Район наш называется Пятый Особый. Выселки. Это, значит, зона для рецидивистов, строгая, конечно, ну и бараков сорок при ней. Кого там только не жило - и те, кто откинулся да кому идти некуда, шваль всякая, пьянь, опять же, ну и кому просто не повезло. В пятидесятых годах бараки строились так, временно, там те, кто строил зону, жили. Тоже зэки, но такие, которые на химии (небольшие сроки мотали, работали в зоне, жили на воле - и сейчас такие есть, химики-то). Отстроили зону, персоналу надо где-то жить, думали, Хрущ свои пятиэтажки построит - ну как-то руки не дошли у начальства, все так в бараках и остались. Тренеру я и говорю, что с Пятого Особого, возьмите в секцию, что ли. Не взял. Тогда я обиделся, а сейчас понимаю, на черта ему уже готовый урка сдался - и так с пацанами непросто управляться, а тут ещё из такого района, да на вид волчонок, кому нужны проблемы? Никому. Не взял. Я тогда с братом первый раз напился. Всю ночь плохо мне было, блевал, а под утро забылся. Мне бы поспать - да разве у нас выспишься? Отец пошёл с утра опохмел искать, в коридоре Палыч заматерился, об ведро споткнулся, тёть Сина пошла уголь набирать, барак заскрипел, засипел, закашлял - нет, никакого сна.

Владимир Семёныч правильно пел - "система коридорная". Только не тридцать восемь комнат, а двенадцать. А двери, ох, мама! Кто клеёнкой обтянул, кто войлоком, чтоб не поддувало, кто железными гнутыми листами оббил. Два вертухая, что в нашем бараке жили с семьями, с зоны хорошей вагонки приволокли, вот у них были двери, да. Но контингент, сами понимаете, был тот ещё. Да вот хоть нашу семейку возьми: батя инвалид, пять сроков за плечами, туберкулёзник, но пил как здоровый, куда только лезло. Мамка на зоне в прачечной работала. Пацаном был совсем маленьким - так помню, что не пила она тогда. А вот как в школу пошёл, так уже какой там! Сидишь, в окно выглядываешь. Восемь часов, должна идти со смены. Нету. Девять - нету.
- Ну, ясно, - говорит брательник, - забухала.
На кровать ляжет, лицом к стенке отвернётся - и будто всё равно ему. А я иду мамку по баракам искать.
- Тёть Валь, мамки нету у вас? - голову в дверь просуну и скулю.
А тёть Валя уже кривая, матерится, с мужем ругается, значит, давно начали, без мамки. Ну, с час по нашему посёлку поброжу - найду мамку, места известные, пьянь вся как на ладони. Смотришь, а она спит уже, никакая. Разбужу, реву, одену - веду. Доволоку до дому (как только доволакивал, я ведь в детстве мелким был), к двери прислоню, сам зарёванный весь, а тут и батя открывает, и тоже красивый. Помню, стал уже парнем, говорю ему "Бать, ну уж раз ты бьёшь её, бей кулаками, что ли, не таскай её за космы по полу, а?". Но батя не слушал, конечно, привык за волосы с молодости ещё, кто ж его на старости лет переучил бы?

Ну, батя, значит, мать воспитывает, а я в комнату к учительнице стучусь. Она сразу после техникума к нам, по распределению. Молоденькая, всего боится, а при зоне школа, должен же в ней кто-то зэков обучать? Сама она из села какого-то, ну вот и некому было за неё попросить, чтоб не распределяли сюда да не селили с урлой всякой. Эльвирой звали, красиво. Хотя какая там Эльвира - ножки тонкие, ручки тонкие, глаза огромные, котёнок, да и только. Ну вот правда волосы у неё обыли богатые, это да: кудри, да до самой задницы её тщедушной, тёмные да с какой-то искрой аж, если на свету. Она меня жалела, пускала, кормила. Дали ей две комнатки и кухню. Да чего там две комнатки-то, так, комнатку с темнушкой, считай. Она всё у себя вылизала, отремонтировала, салфеточки везде, шторки. Нищета, конечно, но кто б видел остальные барачные квартиры - что ты!

...Эльвира. И ведь как-то прижилась у нас. Не обижали её, уважали, помогали ей - дрова наколят, уголь привезут, в углярку скинут, всегда здороваются, и не то что взаймы не просят на бухло своё проклятое, а ещё и на хранение принесут к ней получку, как в сейф, чтоб всю сразу не пропить. Иной раз она меня у себя в той темнушке спать положит, когда слышит, что у нас дома кельдым - вот у неё и отсыпался, только у неё и спалось. А так у нас отоспаться было - не, ну правда, один шанс на миллион.

После второго срока пришёл, мамка уже померла. Батя совсем заболел, высох, уже не пил, да и куда там пить - не вставал. Эльвира помогла мне его в больницу устроить. А через пять дней после меня братан вышел, прям как специально подгадали - отпустили чуть ни вместе, хотя он на другой зоне сидел, а я уже на этой, рецидивист, ага, гоп-стоп. Ну и отметили встречу, м-да...

Я вообще-то сейчас на больничке лежу, самое время, казалось бы, выспаться, а чего-то не спится ни черта. Ещё доктор сегодня так на меня смотрел нехорошо, хоть и молчит, да я ж не дурак, зэк - он как собака, на лету схватывает. Видать, пора мне в гости к Богу готовиться. А и не страшно, и не жалко - устал я. Ни одного просвета в жизни, и не будет ни одного, хоть тыщу лет проживи. Братец-то мой распрекрасный в ту ночь, как мы встречу отметили, полез пьяный к Эльвире, изнасиловал, избил. А она кричать боялась, терпела, молчала, а он, паскуда, всё равно её бил. Проснулся я тогда ночью, будто дернуло что. Его нет. Вышел в коридор, а она плачет тихонько, я ж её голос за сто километров мог услышать. Забегаю, а там...

Довелось бы заново это пережить, я б его ещё раз зарезал. Ну а что я сейчас на больничке, то всё просто: дружки у братана на этой зоне оказались. Серьёзные. Дела у него с ними по марафету были. Ну вот мы с ними и поговорили... Думал, ну полежу, оклемаюсь, люди и без селезёнки живут, и без почки, ничего. Но у меня, видать, ещё ливер какой-то важный зацепили. Не повезло. Хотя... Ничто не держит, говорю же. А ещё адвокат такой смешной, говорит, скажите, что вы из-за любви брата зарезали, аффект, то-сё, срок минимальный будет. А какая там любовь, ну о чём он? Я просто всегда жалел её, уважал, да вот ещё и высыпался только у неё. А в нашем доме выспаться - это был шанс на миллион...

Это репост. Забыла давно про этот текст, сегодня нашла и радуюсь, потому что самой нравится. Доброго вечера вам.

Заведение, в котором она хотела собрать народ, закрылось на ремонт. Брошенный клич "Куда теперь?!" поругал между собой два клана её друзей. Первые кричали про пиво в пабе, вторые про коньяк в "одном тихом местечке". Вариант "шашлыки в парке" отпадал напрочь, погода сделала кульбит и устроила холодрыгу в преддверии скорой осени. Тренировки у неё, чёрт! Промывка и прочистка, проверка на прочность всех осенних механизмов!

...Она стояла и лениво курила, глядя на то, как за окном воробей отбирал у голубя кусок сухаря. И думала, что надо бы помыть пол, покрасить волосы в ярко-рыжий, почистить кафель в ванной, написать пару важных писем, сделать два звонка, протереть, наконец, пыль со стеллажа, сколько же можно на неё смотреть? Да-да, надо было сделать то и это, но было лениво, как всегда, как на протяжении всей жизни. Причём "лениво" считалось очень серьёзным доводом, индульгенцией на "ничегонеделанье", справкой и бронёй. Потому она стояла и ленилась, а воробей, отобравший у голубя сухарь, сидел напротив её окна, на ветке, и явно думал после сухаря переключиться на несозревшую ещё рябину.
- Главу бы надо дописать, - сказала она заоконному воробью.
- Так иди и допиши, - сказали ей за спиной.
- Лень, - ответила она автоматически. Вздрогнула, поняв, что стоит босая и одинокая, что в квартире-то никого и нет. Осторожно оглянулась - пусто.
- Ага, - сказала она сама себе, - вот и ягодки пошли. Глюки. Ну что, санитаров пора вызывать. И с песней "Славное море, священный Байкал" мчаться в клинику. Привет.

Говорила она громко вовсе не потому, что прям вот так вот собралась вызывать санитаров, вот ещё. Она просто перепугалась и подбадривала себя голосом. На кухне было тихо, сумеречно, гулко от шагов и ударов её перепуганного сердца. В раковине стояла её кофейная чашка с разводами кофейной гущи. На стене висело полотенце с вышитыми маргаритками. С холодильника укоризненно взирала пыльная микроволновка. В углу торчал маленький телевизор на железной ноге и за отключенностью не подавал признаков жизни.
- Никого, - сказала она сама себе, - никого - и всё тут. Ну, мать, тогда точно - галлюцинации. А ведь как всё хорошо начиналось: завтра день рождения, друзья, пара дабл-виски, разговоры, кальян... И вдруг такая радость - поехать крышей. Дивно.
- И не надейся на поехавшую крышу. Идиотам, конечно, живётся лучезарно, думать ни о чём не надо за отсутствием возможности думать, но ты не надейся, это не про тебя, - снова сказал всё тот же голос за её спиной. Она резко оглянулась - никого.
- Так, чёрт, где мобильник? - хрипло спросила она у кухонного шкафчика и деревянно села на табуретку.
- На тумбочке в спальне, - ответило ей пространство.
- Ты кто?! - взвизгнула она.
- Конь в пальто, - нахамило ей пространство, - Я твоя совесть, девушка. Со-весть, слыхала такое слово?
- Слы... Да... Кто? А как? - дико взирая на кухонное бра, ответила она.
- А что же мне, всю жизнь молчать, что ли? Да неужели? Да сколько можно? - с надрывом спросило пространство, именующее себя совестью. - Ты творишь всякий бред, делаешь гадости, ленишься и хамишь людям, а я молчи да молчи, так получается?
- Э-э... Да-да, - прошептала она, - лучше бы было помолчать, конечно, но раз так... А почему ты не внутри меня, а... э-э... ну, снаружи?
- А где у тебя внутри осталось место, скажи мне? Куда не кинься - кругом либо архивы, либо новые задумки, либо рассказы, либо вообще немыслимое - сценарии! Где мне спрятаться? Где? - запричитало пространство, - Не подскажешь? Днём ты со своими идеями, вечно башка занята не уборкой и стиркой, а текстами твоими дурацкими, а ночью всё твоё барахляное творчество ругается между собой, носится по мозгу, шуршит, хвастается литературными премиями и меряется количеством читателей, твою мать! Выжили меня, уж ты постаралась!
- И-и..., - промычала она, - И чего ты хочешь?
- Поговорить! - злобно ответило пространство, - По-го-во-рить! Научить тебя жизни, дуру дурную! Встань и вымой пол. Протри полки. Закончи начатое. Систематизируй законченное! Приготовь ужин! Позвони агенту! Постирай носки!

Женщина слушала пространство, постепенно приобретая нормальное выражение лица. Выслушав, встала и взяла сигарету.
- И брось курить! - заорало пространство, - Я не переношу дыма!
Женщина щёлкнула зажигалкой. Выдохнула в пространство дым. Потянулась. Улыбнулась.
- А пошла ты, - лениво сказала она оконной створке.
- Я - твоя совесть, мне некуда идти! - завопило пространство.
- Тогда заткнись, - сказала женщина, - Оказывается, я всю жизнь прожила при твоём молчании и неучастии - и ничего, жива, как видишь. И вполне довольна жизнью. И давай всё так и оставим, поздно что-то менять, глупо.
- Никогда не поздно! - крикнуло пространство.
- Рот закрой, - сказала женщина, - гланды простудишь. И - отвали, ясно? Сделаю так, как привыкла и как решу сама, мне советчики не нужны.
- Но я - совесть! - закричал кухонный воздух.
- А я - Лариса, - сказала женщина, - но отчего-то не блажу и людей не пугаю.
- Как ты мне надоела, - прошептало пространство.
- Я слушаю тебя пять минут, а надоела ты мне уже смертельно, - парировала женщина.
- И куда мне теперь? - устало вздохнуло пространство.
- В литературные критики, - усмехнулась женщина. Прошла в кабинет. Села за клавиатуру и написала...

"Завтра мне исполняется шестьдесят лет. Как только что выяснилось, у меня есть совесть...".
- О-о-о! - взвыло пространство, - Боже! Ты и меня взяла в работу! Да как ты... Да я тебя... Да боже мой!
- Молчи, - улыбнулась женщина, - молчи. Я тебя ещё прославлю. С гонорара проставляешься, поняла?
- С какого гонорара? - крикнула совесть.
- Вон соседний ноутбук, - женщина махнула рукой в сторону ноута мужа, - Садись и пиши. "Прочла новый роман Ларисы N "Совесть". Какая лажа! Какая безвкусица! Автор выжил из ума, исписался, стал повторяться и вообще скуден мозгом!".
- Э-э, - сказала совесть, - на фига, ты ж ещё ничего не написала?
- Ты будешь моим литературным критиком, что тут неясного? Садись. Надо же тебя использовать для блага меня, не пылиться же тебе и дальше без дела. Надо же, совесть! Лентяйка и тунеядка! - засмеялась женщина и застучала пальцами по клавиатуре.

...Через пять минут кто-то осторожно нажал на клавиши соседнего ноутбука. Скоро в литературных кругах появится новый язвительный критик, зуб даю.