Отодвигая ноябрь.

[prosvetj]

Упасть в очередной ноябрь – это как почти совсем примириться с мыслью о смерти, как почти совсем отпочковаться от лета, неба, плавной облачной ваты, от ярких сарафанов и маминого здорового и счастливого голоса в телефонной трубке, когда впереди у неё дача, «копать-сажать», как говорила моя когда-то маленькая младшенькая – в общем, это как уйти из мира, такой вот ноябрь. Сердце ждёт снега и мишуры, проталкивает напористо кровь, велит перестроиться, замереть, ждать ёлки, огоньков, бенгальских пахучих искр, ждать нового, придумывать желания, в общем, брось ты прошлое, скоро будет новое, другое, красивое, будь готова! А я что, я лежу теплобокой вяленой воблой в дальнем углу ледяного подвала, в который превратилось то, что ещё летом было весёлой мной, лежу, грею все быстрее остывающие под ноябрьскими дождями, но пока ещё тёплые бока воображаемой воблы, и молчу. Это природа, ей не позвонишь, к ней не зашлёшь юристов с сурово нахмуренными бровями и сводом правил, положений или прецедентов, она сама себе бог, а по ноябрю она бог и тебе: лежи, сохраняй теплоту боков и уже хватит представлять себя воблой, слышишь? Слишком уж воняет рыбой, на весь твой ледяной подвал.

И действительно, чего это я – и вдруг вобла? Вобла воплощение жары, пива с шапкой пены над толстостенной кружкой, игривых криков «Эй, девушка, а чего грустим?!» со скамеек на Чистых прудах, заливистого смеха, бархатных вечеров с несущейся из ресторанных динамиков попсой, в общем, этого уже нет, нет надолго, на вечность, на половину года, боже мой, на целый кусок жизни, единственной и неповторимой, моей. Нет, ну-ка скину-ка я с себя ту высохшую коричневую чешую, а то неровен час кого-нибудь угораздит шваркнуть мною о край стола, знаю я этих любителей воблы! Нет, лучше я выберу себе другой предзимний образ, скажем, себя самой, а чего? Пижама с медведями, халат с сине-голубыми облаками, тапочки с помпонами – вот как надо углубляться в осень по выходным. Отринуть тоску совсем, конечно, не выйдет, она же, зараза, запрограммирована в России по этому межсезонью, но я не буду высокопарна, я заменю глагол «отринуть» на более спокойный и бытовой – «отодвинуть». И ничего, и тогда уже можно вдохнуть – выдохнуть, вдохнуть – выдохнуть, выудить с полки Даррелла, а именно до дыр зачитанную книжку «Птицы, звери и родственники», улыбнуться и погрузиться в мир, в котором нет понятия «ноябрь». Корфу протянет к тебе навстречу ладошки, вечный общечеловеческий жест открытости и доверия, – и к чертям собачьим обвалится ледяной подвал, нет его, вовсе нет, есть только Корфу, Марго со своими вечными проблемами со здоровьем, Лесли со своим оружием, Лоуренс со своим писательским даром и бытовым идиотизмом, и мама Джерри с очками на носу, с вязаньем в руках, с мыслями о кулинарии и о том, как быстро повзрослели её дети, такие любимые, такие непутёвые, такие родные половине читающего мира.

А ноябрь – что. Тридцать календарных дней. Почти ерунда, особенно если не представлять ледяного подвала и воблы. Лучше представить море, дельфинов и много-много солнца.

Вот вам крест, лучше.