Полковник Валентин Степаныч.
Sep. 11th, 2008 12:03 pmВалентин Степаныч чувствовал себя мерзавцем. За полгода до своего пятидесятилетия он ударил машину об столб, потому как был пьян. Попытался бросить жену за то, что она не понимает, как это страшно, когда тебе вот-вот пятьдесят. И бросил бы, но жена у Валентина Степаныча была дамой крупногабаритной и он не смог её даже поднять, не то что бросить. Она хлопнула его по морде - и Валентин Степаныч вновь ощутил себя молодым лейтенантом, который пришёл просить у своей будущей жены руки и сердца. В нетрезвом виде и с ромашкой, воткнутой в фуражку. Тогда она тоже хлопнула его по морде. Дважды. Он к ней постучал, она открыла фанерную общежитскую дверь, он просунул пьяное улыбающееся лицо и, дыхнув на неё свежим перегаром отменного спирта, сказал "Видишь ромашку? Поняла? Подъём! Равнение на меня! Шагом марш собирать вещи!". Ну и получил, потому что так делают предложения только грубые пьяные солдафоны. Кем он, правда, на тот момент и являлся.
Но нынче-то, нынче! Никто не может понять, как было страшно полковнику Валентин Степанычу встретить пятидесятилетие. "Пятьдесят!" - истерически билось сердце в груди. "Пятьдесят!" - ныла печень. "Ой, пятьдеся-я-ят!" - подпрыгивал желудок, принимая в себя пятьдесят граммов. Ещё пятьдесят. Ещё. Ещё... Нет, худо было Валентин Степанычу. И служба казалась серой и унылой. И машину было не жалко. Было жалко только себя, только себя, горемычного. Так что права была супруга, когда хлопала его по морде. Он взбодрился. Умылся. Лёг. Выспался. Извинился перед женой. Оттащил машину на СТО. Договорился с приятелем-гаишником и забрал изъятые у него права. Глянул в зеркало. Зеркало поспешно показало ему сурового приземистого мужика с седыми бровями, начальственным взглядом и седой же щетиной, торчащей из ушей.
- Лариса! - тоненько позвал Валентин Степаныч.
- Ну? - спросила из кухни жена, которая его ещё не простила.
- Лариса! У меня щетина в ушах! - с ужасом пожаловался Валентин Степаныч.
- Она у тебя с юности там, ты, вроде, не барышня, а полковник! - отрезала жена.
- Ларисочка, милая, она меня угнетает! Давай её сбреем? - елейным басом предложил Валентин Степаныч, мучимый желанием если не беса в ребро, так хоть радикальных изменений во внешности.
Хорошая у Валентин Степаныча была жена. Через полчаса, уделав пеной всю ванную, себя и овчарку Держиморду, которая с удовольствием приняла участие в семейном, как ей казалось, празднике, уши Валентин Степаныча были относительно выбриты.
- Ну? - спросил Валентин Степаныч у зеркала.
Зеркало щёлкнуло воображаемыми каблуками и показало Валентин Степанычу розовощёкого полковника с хитрым взглядом из-под седых бровей.
- И запомните, - говорил Валентин Степаныч на собственном пятидесятилетии, - главное в нашем возрасте - не бояться перемен! Измените что-нибудь в окружающем мире ("Ага, покрастье газон зелёной краской", - прошептал один из младших офицеров), в собственной жизни ("Ну-ну, охуячьте по пьяни машину об столб", - хохотнул друг Валентин Степаныча, полковник Сомов), в собственной внешности, наконец!
Тут уже тихо прыснул весь стол приглашённых офицеров.
- Как там Волосатый Хрен? - по-свойски спросил как-то подчинённого Валентин Степаныча генерал из Москвы.
- Это кто? - удивился тот.
- Недавно служишь, что ли? - нахмурился генерал.
- А! - вспомнил подчинённый, - Это раньше так полковника Лучникова звали! Дак давным-давно уж не зовут, что вы!
- Да ну? - удивился генерал, - А чего так?
- Ну.., - замялся подчинённый, - Это... Уши он стал брить...
- Да ты что?! - заржал генерал, - И как теперь его у вас величают?!
- Бритые уши, - тихо произнёс подчинённый.
Генерал новой кличкой Валентин Степаныча остался доволен, много смеялся. Вверенному Валентин Степанычу военному училищу поставили высший бал за боевую и политическую не глядя, весело, с улыбками.
Хоть и давно это было, а мораль остаётся моралью: изменив какую-нибудь ерундовину в себе, изменяешь и мир вокруг себя. В лучшую, заметьте, сторону. Опять же, если уж начистоту - Волосатый Хрен всё же звучит менее ласково, чем Бритые уши, чего там. А так через двадцать лет приезжал молодой лейтенат после училища на место новой службы, а ему там "А, ты от Бритых ушей! Ну, тогда мы в тебе не сомневаемся, крепких офицеров у вас там готовят". Что ещё нужно пожилому служаке? Доброе слово да долгая память.
Но нынче-то, нынче! Никто не может понять, как было страшно полковнику Валентин Степанычу встретить пятидесятилетие. "Пятьдесят!" - истерически билось сердце в груди. "Пятьдесят!" - ныла печень. "Ой, пятьдеся-я-ят!" - подпрыгивал желудок, принимая в себя пятьдесят граммов. Ещё пятьдесят. Ещё. Ещё... Нет, худо было Валентин Степанычу. И служба казалась серой и унылой. И машину было не жалко. Было жалко только себя, только себя, горемычного. Так что права была супруга, когда хлопала его по морде. Он взбодрился. Умылся. Лёг. Выспался. Извинился перед женой. Оттащил машину на СТО. Договорился с приятелем-гаишником и забрал изъятые у него права. Глянул в зеркало. Зеркало поспешно показало ему сурового приземистого мужика с седыми бровями, начальственным взглядом и седой же щетиной, торчащей из ушей.
- Лариса! - тоненько позвал Валентин Степаныч.
- Ну? - спросила из кухни жена, которая его ещё не простила.
- Лариса! У меня щетина в ушах! - с ужасом пожаловался Валентин Степаныч.
- Она у тебя с юности там, ты, вроде, не барышня, а полковник! - отрезала жена.
- Ларисочка, милая, она меня угнетает! Давай её сбреем? - елейным басом предложил Валентин Степаныч, мучимый желанием если не беса в ребро, так хоть радикальных изменений во внешности.
Хорошая у Валентин Степаныча была жена. Через полчаса, уделав пеной всю ванную, себя и овчарку Держиморду, которая с удовольствием приняла участие в семейном, как ей казалось, празднике, уши Валентин Степаныча были относительно выбриты.
- Ну? - спросил Валентин Степаныч у зеркала.
Зеркало щёлкнуло воображаемыми каблуками и показало Валентин Степанычу розовощёкого полковника с хитрым взглядом из-под седых бровей.
- И запомните, - говорил Валентин Степаныч на собственном пятидесятилетии, - главное в нашем возрасте - не бояться перемен! Измените что-нибудь в окружающем мире ("Ага, покрастье газон зелёной краской", - прошептал один из младших офицеров), в собственной жизни ("Ну-ну, охуячьте по пьяни машину об столб", - хохотнул друг Валентин Степаныча, полковник Сомов), в собственной внешности, наконец!
Тут уже тихо прыснул весь стол приглашённых офицеров.
- Как там Волосатый Хрен? - по-свойски спросил как-то подчинённого Валентин Степаныча генерал из Москвы.
- Это кто? - удивился тот.
- Недавно служишь, что ли? - нахмурился генерал.
- А! - вспомнил подчинённый, - Это раньше так полковника Лучникова звали! Дак давным-давно уж не зовут, что вы!
- Да ну? - удивился генерал, - А чего так?
- Ну.., - замялся подчинённый, - Это... Уши он стал брить...
- Да ты что?! - заржал генерал, - И как теперь его у вас величают?!
- Бритые уши, - тихо произнёс подчинённый.
Генерал новой кличкой Валентин Степаныча остался доволен, много смеялся. Вверенному Валентин Степанычу военному училищу поставили высший бал за боевую и политическую не глядя, весело, с улыбками.
Хоть и давно это было, а мораль остаётся моралью: изменив какую-нибудь ерундовину в себе, изменяешь и мир вокруг себя. В лучшую, заметьте, сторону. Опять же, если уж начистоту - Волосатый Хрен всё же звучит менее ласково, чем Бритые уши, чего там. А так через двадцать лет приезжал молодой лейтенат после училища на место новой службы, а ему там "А, ты от Бритых ушей! Ну, тогда мы в тебе не сомневаемся, крепких офицеров у вас там готовят". Что ещё нужно пожилому служаке? Доброе слово да долгая память.