Лёнькина женитьба.

- О-о-о! - кричит она в трубку и я знаю, что свободной рукой она массирует себе висок. У неё обычно ломит правый, вот его она и массирует. - Он опять женится! Я не знаю, что ещё я должна сделать, чтобы он включил мозги, а не то, что намного ниже! В третий раз, ты можешь себе представить?! В третий раз! И года не прошло после второго развода! Идиот! Поговори с ним!
Женщина, массирующая правый висок на том конце трубки - моя двоюродная сестра, Лариска. Собравшийся жениться в третий раз "он" - её родной младший брат, Лёнька. Лариска перебралась в Питер ещё в начале девяностых. Будучи старше Лёньки на пятнадцать лет, Лариска обустроилась в Питере с учётом приезда и поступления младшенького. Крутилась, по её выражению, как вша на гребешке, но купила себе двушку, а Лёньке - маленькую однушку. Лариска не то чтобы прям бизнес-леди, но вечно у неё куча проектов, вечно где-то продаются её помидоры из Узбекистана, её саженцы из Сестрорецких теплиц, свёкла, морковь, картошка, какой-то жмых - короче, Лариска у нас ещё тот бизнес-аграрий. И крепко стоит на ногах. Муж у неё по совместительству ещё и бухгалтер, дядечка лысенький, толстенький и придавленный Лариской, как бетонной плитой. В общем, Лариска для семьи царь, бог и вообще рулевой.

А Лёнька - талантливый оболтус. Свой первый учебно-тренировочный брак он провёл блестящим блицем: в начале второго курса женился, а перед зимней сессией молодые подали на развод. Ну и ладно, бывает. А вот в конце пятого курса Лёнька уже женился всерьёз, основательно, предварительно подумав тем местом, которое выше, а не ниже пупка. Девочка была с другого факультета, вся такая из хорошей семьи, вся серьёзная и положительная, я аж робела в её присутствии. Стали жить-поживать в её квартире, Лёнькину сдавали, да оба подрабатывали, да после ВУЗа пошли работать в коммерческие структуры, машину там купили, собирались ребёнка рожать - всё как надо, чин-чинарём. Но тут вся такая положительная и серьёзная Лёнькина жена встретила не менее положительного, серьёзного и весьма обеспеченного подданного её Величества королевы Англии. Он был партнёром по бизнесу в той коммерческой структуре, в которой она работала. Ну а дальше уже Лёнькина вторая половина провела свой блиц: заявление на развод, Лёньку - в его однушку, прости, любимый, так получилось, крылышками бяк-бяк-бяк - и в Лондон, к туманам и Биг-Бэну, мать его.

И Лёнька загулял. Бросил работу, неоднократно и очень нетактично послал обеспокоенную Лариску и стал пропивать деньги от продажи машины. Тоже, знаете ли, своеобразный блиц - пропить БМВ-семёрку за два месяца. Пропил. Пришёл в себя. Огляделся. Крякнул. Почесал в затылке. Пробормотал под нос нецензурное. Пришёл к сестре и сказал, мол, бери на работу хоть грузчиком, а то пропаду, чего категорически неохота. Поорала, но взяла. Не грузчиком, конечно, вот ещё - к тому моменту аграрные аппетиты Лариски распространились за пределы России и перебазировались в Польшу, Венгрию и отчего-то Турцию. А Лёнька, пусть и крендель ещё тот, но английский и немецкий в совершенстве. И не надует, свой ведь всё же.

Ну так вот. Месяцев через восемь Лёнька заехал ко мне и я порадовалась, что он стал гладким, основательным, таким прям бизнес-бизнес-дядей. Вот только глаз снулый, как у рыбы.
- Бабу себе заведи. Не для любви, для эмоций, - цинично посоветовала я.
- Дай оклематься. И не лезь, - отрезал он.
А через два месяца после этого разговора здрасьте-приехали - он, видите ли, женится! Я ему, конечно, позвонила. Он меня, конечно, послал и к посланию присовокупил, что "как вы меня достали, дайте мне самому решать, уеду в Польшу на ПМЖ, отвалите!".

Он взял в жёны, не глядя на общесемейные причитания, пухлую маленькую полячку Зосю. На пару лет старше его самого. В анамнезе Зоси был один развод, один ребёнок шести лет от первого брака (на перечислении этого достоинства новой родственницы Лариска переходила на ультразвук), папа - владелец небольшой стоматологической клиники в Варшаве (Ларискин ультразвук исчезал, в голосе появлялись намёки на возможное примирение с судьбой), вполне приличный даже по Ларискиным меркам дом в пригороде Варшавы и (тут у Лариски делались изумлённые глаза) нежная любовь к Лёньке. Как Зося умудрилась всего за пару месяцев обаять и влюбить в себя распластанного от предательства Лёньку - нам было неведомо. Но Лёнька был влюблён. Не юношеской бесшабашной любовью, не детскими мозгами, не взвешенно, как это было во втором его браке, нет, не так. А как-то очень взросло. Очень тепло. Очень благодарно и совершенно без планов на будущее.
- Надолго получится - ну и хорошо. Нет - спасибо на том, что сейчас нам хорошо, - как-то объяснил он Лариске.

И ведь уехал жить и работать туда, в Польшу. Я, честно говоря, пару лет ждала, что ни черта у них с Зосей не выйдет. А потом Зося родила дочку. А потом я поехала в Варшаву в командировку. И вот тогда, когда мы сидели с Лёнькой на летней веранде и пили великолепнейшее пиво с собственной Лёнькиной пивоварни (мини-пивоварня, просто для души, не для продажи), он сказал мне удивительно выстраданные слова.

- Русские женщины, - сказал он, отхлёбывая переливчато-янтарное пиво, - всегда пытаются самоутвердиться за счёт мужика. Мама взлелеяла в чадушке комплекс того, что она достойна и звезды с неба, и бриллиантов каждый день, а тут мужик со средним достатком, с футболом или с фотоаппаратом наперевес, с носками, с храпом, с желанием, чтобы его слушали, слышали и любили. И уважали. А какое там уважение, когда не получается выкружить каждый день по бриллианту-то? Вон у подружки мужик крутой, у второй - богатый, у третьей - вообще почти олигарх, а у неё, сироты, какой-то кусок изредка думающего фарша. Ей ли, звезде, терпеть это рядом с собой?! Нет! Вот она и поскакала в поисках лучшей доли. А не получилось поскакать - она выпилит своему мужику все мозги. Лобзиком. Он будет виноват в том, что сказка про Золушку оказалась сказкой, а не формулой успеха в жизни. Не она. Не сама жизнь с её железными правилами, а он, подлец и мещанин. А Зося... Зося меня принимает и любит таким, какой я есть. Я проснулся - она улыбается. Она готовит мне завтрак не потому, что это её обязанность, не сцепляя зубы от суровой женской доли - ей просто в кайф вкусно меня накормить. Я ем, она довольна. Я пришёл - она щебечет, про детей рассказывает, про то, как день прошёл. Не про то, твою мать, что бачок в унитазе течёт, не про то, что у неё лишний вес из-за родов, не про то, что она могла бы стать президентом, кабы не досадная случайность в виде меня, а про то как прошёл день, понимаешь?! Что делали дети. Как она смеялась, когда Таська учила кошку есть ложкой. Как старший выкрасил стул зелёнкой. Понимаешь, нет? Она не орёт, что Таська с кошкой нарушили идеальный порядок на кухне. Не блажит, что Анджей испортил стул. Она довольна тем, что дети растут, шалят и насыщают её жизнь такими простыми эмоциями, такими радостными, понимаешь?

... Я сидела, пила пиво, слушала Лёньку, слышала, как журчит с детьми Зося (именно журчит, удивительно, это не речь, это журчание, от него тепло) - и мне нечего было ему ответить. Кроме, пожалуй, того, что как я рада, брат, что ты счастлив, как я за тебя рада! И, когда я приеду в Москву, то вот клянусь тебе, я не буду орать на мужа за то, что он так и не приклеил отвалившуюся плитку над раковиной. В конце концов, что мне дороже - его счастливые глаза или эта вонючая плитка, которую я вполне могу приклеить сама? И дай мне бог научиться не устраивать из-за этих плиток истерик.

Я учусь, Лёньк, слышишь? У меня уже почти получается, правда.

Апдейт.
Ребята, тэг гляньте - это не про меня, это рассказик. Я не знаю ответов на вопросы, ни единого, честно. Это просто рассказик, ну, тема для размышления, если угодно, в нём нет ничего категоричного, он сам по себе, я - сама по себе. С такими же вопросами и отсутствием ответов, как и у каждого из нас.