И дым отечества нам сладок и приятен.

Подруга моя поехала в Сибирь, туда, где прошли мои детство и юность.
- Может, чего привезти? – спросила она, добрейшей души человек.
Сердце тут же забурлило, толчками начало качать кровь и права, требуя немедленно, сей секунд предоставить ему и прочему организму черного хлеба и мяса по-ковбойски, выковыряло из недр памяти и затребовало – вынь да положь!
- Наташик, - заскулила я в унисон с телом, - родное сердце, милый друг, привези, привези мне коралловые бусы хлебушка нашего, и мяса острого, что только там, дома, делают так, что слюноотделение само слюноотделяется и будет так, пока ни привезешь мне желаемого!
- Да не вопрос, - сказала добрая Наталья.

Правда, выяснилось, что давненько ваша покорная слуга покинула родные пенаты, поскольку хлеб из «Дарницкого» давно переименовали в «Урицкий» (чем удивили меня несказанно – где Сибирь, а где Моисей Урицкий). Но по виду хлеб был тот же, что и в пору, когда его называли «Дарницким» - и чудный Наташик взял мне круглую плоскую кепку того хлеба. С мясом по-ковбойски все было ещё трагичней: его просто не было, совсем. Уж не знаю, на каком мясокомбинате и в честь чего именно так назвали то вяленое говяжье мясо, острое-преострое, восхитительно идущее под пиво. Ковбоев-то в Западной Сибири отродясь не было. Но мне мнится, что тот, кто придумал рецепт оного мяса, то ли вспомнил, как читал про Дикий Запад и провёл аналогию с Западной Сибирью, то ли просто назвал да назвал, подумаешь, то ли в Сибири нет крупного рогатого скота, в самом-то деле! В общем, длинных тёмно-коричневых загогулинок восхитительно вяленой говядины не было в магазинах и в помине. Мужественный Наташик, представив, наверное, меня, голодно цыкающую зубом во Московии, начала искать аналоги. К ее удивлению выяснилось, что на нашей с ней малой родине почти на каждому углу – пивная, надо же, а ведь эти люди борются за право называться домом высокой культуры быта самым эталонным регионом страны, предпочитающим чай и квас всем другим напиткам мира. Однако ни в единой из пивных, куда она заходила, о мясе по-ковбойски не слышали слыхом. Наташик, не привыкший отступать, человек-кремень, который сказал – сделает, хоть ты тресни, нашел свиные розовые загогулины, сделанные приблизительно по принципу вожделенного мною мяса и забрал у продавцов последние триста граммов.

Вообще я представляю, как она ходила по тем магазинчикам и пивным. Девушка-красавица с лицом ангела хотела того, что шло вразрез с её обликом – и хотела настойчиво. Ходил бы кто другой, фиг бы нашел. Но то Наташик, а не кто-то там другой! Итак, в метро мне всучили пакет с вожделенным содержимым и отправили с миром домой, где я должна была устроить пир плоти. Между тем, не я одна такая. Помню, сидели мы как-то с коллегой с Урала, да и чего-то стали вспоминать про особенности еды в наших родных регионах. Выяснили, что хлеб везде разный, потому что разная вода, разная мука, разные рецепты. И то, что ты ел в детстве, навсегда остается в памяти как пища богов, иначе чего бы мы делали мечтательные лица и чуть ни пускали слюну при воспоминаниях о горбушке хлеба, посыпанной сахаром, а? Ничего более вкусного многие из нас и припомнить не могут, а была-то обычная горбушка да обычный сахар, всего лишь.
И, уезжая к своим соотечественникам за границу, многие из нас везут им в качестве гостинцев черный хлеб, селедку, обычную «Докторскую» в синюге, а они встречают нас в аэропорту, мгновенно выцеливают пакет со снедью и всю дорогу, руля к дому, дрожат и трепещут ноздрями, что лошади, принюхиваясь к запаху из пакета. Приехав, они делают себе бутерброды с селедкой или колбасой и сияют, как майские веники, поглощая эту обычную для нас еду.
В общем, что я вам скажу – неа, кончилось детство, кончилась юность, я плавно перетекаю в зрелость, а в зрелости нет места романтизму. Хлеб оказался кислым и влажным, и на протяжении двух его длинных ломтей я уговаривала организм, что это «ого-го!» и даже «ми-ми-ми». Организм страдал, потому что хотел обычного московского «Дарницкого», но ел, потому что я представляла, как Наташик по морозу мужественно штурмует сугробы ради моей прихоти. На двух ломтях мы с организмом посчитали миссию выполненной и стыдливо выкинули буханку, завернув её в пакет.

Мясо оказалось так же далеко от идеала, как восьмидесятилетняя бабуля от себя семнадцатилетней, но его мы с организмом таки заточили, давясь слезой воспоминаний. Правда, не все, остальное уехало к коллегам благоверного, когда я поняла, что столько острого за один присест даже на чувстве вины и долга мне всё равно не осилить.

Вывод: дым отечества нам сладок и приятен только в воспоминаниях. И эти воспоминания ровным счетом никакого отношения не имеют к реальности. Так что в следующий раз я закажу друзьям, едущим в Сибирь, алкоголь в виде напитка «Спотыкач» производства Мариинского ЛВЗ – и больше не стану выкаблучиваться. Хлеба ей, видите ли, мало в Москве. Мяса ей, поглядите-ка, не хватает.

Вот вам и вся ностальгия.