Жизнь сделана.

Мужчина в сорок лет понимает, что жизнь сделана. Или не сделана. В шестьдесят он понимает, что жизнь кончена — остались пустяки.
Борис Стругацкий.

Да, фраза резанула его под ребра. Пятьдесят лет, три развода за плечами, работа как работа, одно счастье - полный дом книг, полная сеть текстов, полная голова чужих миров, планет, судеб, мечтаний, чаяний. Кабы не эти чужие миры, поглощающие его вечера, уносящие в мир иллюзий, фантазий, домыслов, позволяющих прикоснуться к тому, к чему никогда бы не прикоснулся, не будь книг - вообще никчемная была бы жизнь.

Он встал, плеснул себе в толстопузый фужер коньяка, зажег свечу, стоявшую у компьютера, ещё раз перечитал приговор, вынесенный ему в короткой умелой фразе авторитетного для него человека, судорожно передернул плечами - и выпил. Крякнул, аккуратно отправил в рот ломтик успевшего уже подсохнуть лимона, надел свитер, потому что стало как-то зябко. Подморозило к Рождеству. Дети позвонили, поздравили. Огорчают они его. Делают глупости, не думают о том, что жизнь быстротечна, он расстраивается, но молчит. Он им не учитель.

- Жизнь сделана. Или не сделана, - он покатал эти слова на языке, будто коньяк, закурил и стал смотреть в окно. Звонила бывшая, поздравляла, заодно напомнила, чтобы он съездил на дачу, проверил, пока не кончились праздники - не залез ли кто, как в прошлом году? Чёрт, как делить эту дачу, как? Ему она необходима, бывшая из вредности от неё не отступится, хотя раньше её туда было не затащить. А нынче вот собирается "пожить там пару месяцев летом". Чужая женщина, уже вышедшая замуж - на черта ей это надо, стерве? Хотя что это он? Потому и надо, что стерва. Нервы-стервы, стервы-нервы... Он взял трубку, набрал номер первой жены. "Первой стервы, тоже нервы", - коряво срифмовал он.
- Паш? - отозвалась она. У неё трубка, вишь, с определителем.
- Звоню поздравить, - сухо ответил он.
- И я тебя поздравляю, - ровно ответила она и тут же крикнула, - Мара! Мерзавка! Немедленно уйди от горшка!
- Скажи, - полюбопытствовал он, - отчего все твои кошки непременно жрут твои цветы?
- Нравится им, - усмехнулась она, - зима, авитаминоз, вот и лезут.
- Ну, в общем, хорошего Рождества, - сказал он.
- Ты один встречаешь? - осторожно спросила она.
- Да.
- Паш, жизнь на излёте, завёл бы ты уже ответственные отношения, а? Не мальчик давно.
- И ты туда же! - дёрнулся он, - Всё, давай, созвонимся.

Шваркнув трубку на допотопный телефонный аппарат "VEF", он ещё раз перечитал эту чёртову фразу. "Жизнь кончена. Остались пустяки". Ну, допустим. Дети похоронят. Жёны поделят квартиру, переругаются, будут рассказывать матерям и подругам про "какая неинтеллигентная дрянь" и "как ей не стыдно претендовать хоть на что-то, он с ней не был расписан!". Библиотеку раздербанят, часть вывезут на дачу, где она и накроется окончательно. Пожалеет кто? Ну, так. Мимолётно. Всё же он кусок и их жизней. Дети забудут быстро. Жёны тоже. Неприятные воспоминания, особенно когда и ты вёл себя не лучшим образом, они забываются быстро, ему это известно. Мамы нет, слава богу, она бы не пережила, он знает. Отец... Что отец? Переживёт. Лет семь не виделись, он совсем уже старик, а всё простить не может, упёртый, эх! Да и ссора-то была дурацкая... Да и отец тоже был вовсе не прав.

Он снова плеснул себе коньяк, покрутил зажигалку в пальцах. Остались пустяки, чёрт. Умеет же так сказать, чтобы навылет. Ему пятьдесят, а он всё во власти авторитетов, всё не умеет не принимать на свой счёт, всё не может отделить литературу от жизни. Сказано же не про него? Нет. Про себя сказал старик Стругацкий, про своё, при чём тут он? Он походил по комнате, пнул тапок, валяющийся у кровати. Нагнулся, поднял его, обул оба тапка. Возраст, надо беречь здоровье. Мгновенно рассердился на старческие мысли, хлопнул дверью, сел в кресло. Пролистал какой-то киношный журнал. Замер. Ещё раз перелистал.

"Искусство нам дано, чтобы не умереть от истины". Ницше.

Задумался. Рассеянно включил телевизор. Культура. "Жизель". Пощелкал каналами: "По семейным обстоятельствам", "Ну, погоди!", "Летят журавли", "Однажды двадцать лет спустя" - богатый выбор в новогодние праздники. Покачался в кресле. Довольно оглядел библиотеку. Плеснул себе коньяка. Искусства ему хватит до конца дней. Сколько бы ни отмерил ему Господь - всё его. "Жизнь, говоришь, сделана? Врёшь!". Он довольно глотнул коньяка и закусил подсохшим лимоном.

На то он и человек, чтобы менять приоритеты. И заменять один авторитет на другой. Легко и не задумываясь. Именно чтобы не умереть от истины. Лучше и не скажешь.