prosvetj | Она уже старая-старая.

Она уже старая-старая. Руки морщинистые, покрытые пятнами, но в кольцах, в тех, что дарил ещё первый муж лет пятьдесят назад. Перстень с тяжелым золотым ободом, с огромным рыжим янтарём - на указательном пальце правой руки. Массивная пластина из ярко-красного золота на безымянном правой - обручальная пластина, красивая. Кольцо на мизинце - с сапфиром. Когда старухи носят украшения, это тоже красиво. В этой привычке всё, они не могут без этих колец, с ними их и хоронят. И вот сидит она, неосознанным движением крутит кольцо на пальце, и слушает тебя. Внимательно. Величаво. Ей некуда торопиться, впереди у неё вечность. А здесь, в этом мире... В этом мире она слушает меня, тебя, нас, всех и причём подолгу - вовсе не оттого, что мы ей так уж интересны, вовсе нет. Мы ей, по большому счёту, не нужны, она всё для себя давно решила и на все вопросы ответила. Но у неё есть вазочки под варенье, есть само варенье, которое она каждый год собственноручно варит в большом тазу с длинной ручкой. Соблюдая традиции еще своей прабабушки. На даче. Под вишней. Сама-сама, не допуская до этого священнодействия вечную подружку-экономку.

А раз есть и варенье, и вазочки, кто-то должен пить чай и сидеть за её столом. Кто-то из нас - должен. Мы можем рассказывать ей про космос или про соседку, про удачный брак или про подлую измену - она выслушает. Прикроет веки, как мудрый Каа, и будет слушать всё-всё, в какой-то предельной сосредоточенной полудрёме... Так умеют только старухи и старики. А потом даст какой-нибудь совет, но это редко - мы ж всё равно пропустим его мимо ушей. Так что иногда она ограничится вздохом, грудным, тяжёлым вздохом всё понимающей старой женщины, да и протянет ладонь - погладить нас, непутёвых, по голове. И так привыкаешь к тому, что она есть в этом городе, что ей всегда можно позвонить и попроситься на варенье, что она в её спокойствии и мудрости кажется бессмертной, вечной, незыблемой, как египетские пирамиды, как берёзы, как луна.

А еще она вышивает. Зачем? А никто не знает. Дома у неё нет ни одной вышивки, она не любит рюшечек на телевизоре или швейной машинке. Так что куда она девает вышивки - неизвестно. На стенах у неё картины. Наверное, дорогие и настоящие, авторские. А в гостиной много фотографий в черном овальном багете. Незнакомые люди, какие-то дети - чьи, непонятно. У неё детей нет. Они бы ей и не пошли, что ли. Она как-то очень гармонично договорилась с миром, ей хорошо и не маятно. Последний муж оставил ей наследство, которого ей хватает на жизнь. Кстати, она непостижимым образом понимает в современной банковской ситуации - и умудряется что-то покупать, продавать и выгадывать на этом неплохие деньги. Как? Один бог знает. Она ж доктор, она ж всю жизнь проработала в больнице. Эта профессия не предполагает наличия экономической оборотистости, а у неё вот проклюнулась, на старости-то лет!

Пенсию, положенную ей, она называет "стипендией" и неукоснительно, ежемесячно, тратит её в один присест, за один поход в магазин. Она покупает бутылку "Мартеля", три коробки дорогого шоколада, баночку чёрной икры и зелень. И сколько не плачет её экономка, сколько не предрекает им голодную смерть от расточительности хозяйки (все экономки таковы, повторяю - с достатком у них весьма неплохо), она не обращает на неё внимания. "Так мною заведено", - говорит она экономке и наливает ей маленькую рюмочку коньяку. И еще одну, спустя пять минут. "Чтобы сразу согрело и повело".

А потом ты приезжаешь к ней без звонка, стучишь, звонишь, а за дверью тишина. Ну, пусть - ушла куда-нибудь. Зимой она любит гулять. Ладно. Садишься на широкий подъездный подоконник, закуриваешь и "Девушка, вы кого тут ждёте?" - спрашивает поднимающаяся тётка с куньим досужим взглядом.
- Антонину Евгеньевну вот из этой квартиры, - отвечаешь.
И, услышав равнодушный страшный ответ, медленно поворачиваешься, упираешься лбом в стекло и заходишься в таком рёве, как по близкому-близкому человеку. А она и была близким-близким. Да вот ума не хватило этого понять.

В колодец двора, видного из подъездного окна, вползут сумерки, ни один из проходящих мимо тебя людей, идущих с работы, из магазина, в гости, домой, ни о чем уже тебя не спросит. А ты еще будешь долго-долго стоять, уперевшись лбом с холодное стекло, и то затихать, то снова плакать...

Берегите друзей.